Драматический рассказ      

Нищий

     Это было в 1956 году, в Северном Казахстане. Ещё стояли последние дни октября, а тут нежданно-негаданно вступила в свои права зима. Выпал обильный снег, покров которого в некоторых местах доходил до сорока-пятидесяти сантиметров. Рано завьюжило. В те времена это был ещё необжитой безлюдный край без единого деревца, где пастушьи юрты были разбросаны на расстоянии двести-триста километров друг от друга. Если в такой бездорожной степи кого-то застигала снежная свирепая буря, то помощи было ждать неоткуда. Сильные вьюжные ветры, как правило, дули в этих местах все триста дней в году.  
Казахстанские бураны - не менее свирепы, чем ураганы на море. Для жизни человека, безусловно, это представляет опасность. Можете себе представить, что будет твориться, если накануне выпадет рыхлый снег толщиной около полуметра, и задует свирепый «афганец». Жёсткий ветер непременно сорвёт рыхлый снег и, закручивая его спиралью, поднимет в воздух, оголив местами землю, разнесёт в разные стороны, образуя сугробы. В такой снежной бешеной круговерти в два счёта можно заблудиться, так как ничего нельзя разглядеть на расстоянии вытянутой руки – кругом лишь жуткая белая мгла.
Вот в таких суровых условиях - безлюдных казахстанских степях - наша экспедиция проводила изыскательские работы. Во избежание беды, впереди, попеременно, шёл кто-нибудь из группы, нащупывая ногами узкую колею, выбитую грузовиками.
В первый день мы добрались до районного центра Карабулака, где заправили трактор С-80 и две автомашины, идущие на буксире.
В экспедиции существовал строгий запрет на употребление алкогольных напитков. Это были разумные меры предосторожности, так как повышалась доля риска.
За эти сутки я с членами экспедиции одолел всего лишь третью часть предстоящего пути. На второй день, мы поставили задачу добраться до Хрома-Тау – посёлка горного типа в Актюбинской области. Но в такую снежную вьюгу нам не удалось достичь желаемой цели, хотя и были в пути больше двенадцати часов. Несусветный буран тогда настиг нас в необозримой ночной степи. По-моему, ничего не может быть хуже такого кромешного ада.
Эта жуткая, кошмарная ночь, наверное, останется у меня в памяти до конца жизни. Творилось что-то трудно вообразимое: злая вьюга завывала на тысячи голосов, сравнивая небо с землёй. И когда люди окончательно выбились из сил, стало похоже, что Великий Аллах смиловался над нами, грешниками. Мы, наконец, достигли казахского аула. Помню и сейчас ещё его название – «Колхоз имени Кирова». Дома здесь были необычные - выглядели как низкие землянки с плоскими крышами, мазаными глиной. Это было непривычно для европейского жителя. Аул состоял из тридцати пяти - сорока землянок, часть его населения, как позже удалось уточнить, - ссыльные из западной части страны, передвижение которых было строго ограничено. Они могли перемещаться в радиусе  не более пяти километров от места своего проживания. Действие ограничений не распространялось на работу в колхозе, за которую начислялись подлые трудодни. Таким образом, население разных национальностей было уравнено, подведено под одну нищенскую гребёнку. Здесь придерживались пресловутого лозунга - «Свобода, братство равенство», делая упор на слово «равенство». Обнищавшие граждане приобретали свободу лишь на кладбище. 
Снежная буря разыгралась не на шутку. Нам нужно было во что бы то ни стало найти хоть какой-нибудь ночлег в этом забытом богом ауле. Не могли же мы в такую морозную гибельную ночь остаться под открытым небом.  
Дома-землянки стояли в сугробах, некоторые из них были занесены снегом почти по самую крышу. По всей местности – ни одного освещённого окна. Мы начали стучаться в каждую дверь, но везде слышали отказ. Один хозяин грубым голосом послал нас ко всем чертям. В другом доме было также отказано в нашей просьбе. Хозяйка сообщила, что ночью никому дверь не откроет, и, к тому же, места у неё для нас нет. Из третьей землянки, как из глубокой норы, послышался грубый мужской голос. Человек посоветовал нам убраться подальше, пока он в нас не разрядил ружьё.
- Что вы за люди? Никакой у вас жалости нет... – от безысходности спрашивал я, пытался вызвать хозяина на разговор.
- А вы нас пожалели? – долетел голос с  враждебной интонацией. Нетрудно было догадаться, кому он принадлежал.
Пререкаться было совершенно бесполезно. Так мы дошли до последнего дома, потеряв всякую надежду на удачу. Постучав, услышали какой-то замогильный звук, точнее голос. Через короткое время в маленьком окошечке заблестел подслеповатый огонёк. Открылась дверь, и хозяин глухим простуженным голосом сказал:
- Заходи, кунаком* будешь!
Мы вошли и, казалось, заполнили сразу всё помещение. Это была продолговатая комната, которая выглядела как сарай. Она была без перегородок, длиной около шести-семи и шириной три с половиной на четыре метра. Посередине жилого помещения стояла печь с замурованным казаном*. В торце, на полу, под лоскутным одеялом спали дети и женщина неопределённого возраста.
Помещение, вероятно, за последние десять лет никогда не белилось, и было похоже на баню, которая топилась по-чёрному.
- Кемпер, вставай, шай готов, кунак пришёл.
Женщина с исхудалым лицом покрыла голову бесцветной косынкой, которая когда-то была красной. Как наброшенный на плечи мешок висело на ней платье грязно-серого цвета. По всему было видно, что здесь господствовала вопиющая нищета.
Хозяйка опустилась на корточки перед очагом, принялась разжигать печь. Топкой служил кизяк*, который наполнил всю землянку своим специфическим запахом.
Хозяин представился, его звали Умербеком. Он был слепым. Из его рассказа мы узнали, что он работал в колхозе водовозом, и тягловой силой служил бык. По его словам, это было очень умное животное. Бык самостоятельно находил дорогу к роднику и обратно. Летом Умербек возил бочку с водой на бричке, зимой – на санях. Хозяин пояснял, что зимой колхозники употребляли мало воды, больше снег растапливали, что его очень радовало. Я поинтересовался, сколько колхоз платит ему за работу в качестве водовоза:
- Почти один целый трудодень, - услышал я в ответ.
- А что взамен?
- Это какой урожай будет. Если хороший урошай будет, немножко акбидай* дают, немношко картоп тоше дают. Комбикорм тоже дают. Акша один раз 75 рублей давали, больше не дают.
Женщина что-то сказала ему по-казахски. Он не ответил, только сдавленным голосом проговорил:
- Ну, да... что делать будешь... Нету... шалко, шалко, ну нету...
- Что жена сказала? – спросил я.
- Конечно, верить надо, но шая нету...
Наше пребывание было омрачено бедственным положением гостеприимной семьи. Я отметил сразу нищенскую обстановку, это слово - «обстановка» - как-то даже неуместно упоминать. Здесь не было никакой мебели - ни стола, ни табуретки, даже примитивной скамейки. Было пусто, как в сарае. Отсутствовали также необходимые предметы домашней утвари.
У нас были с собой небольшие запасы продуктов, и ребята, не раздумывая, всё отдали бедствующей семье -  большой бидон топлёного масла, сахар и разные консервы.
Ужин готовили на всех. В большом казане* отварили вермишель, заправили маслом, выложили на большой покорёженный поднос. К этому времени проснулись дети. Они с голодными, жадными, блестящими глазёнками  боязливо выглядывали из-под одеяла. Взоры их были устремлены не на ночных гостей, а на отварную вермишель.
Хозяйка расстелила клеёнку прямо на земляном полу.  Мы нарезали хлеб, открыли консервы. Я попросил Умербека, чтобы детям дали поесть.
- Конечно, миска нету, тарелка тоже нету... Он покушает, когда кунак покушает...
- Ты чай пьёшь, кисушки есть?..
- Пиалы что ли ?..
- Да, пиалы, конечно, ещё есть...
В них и будем накладывать. Он что-то сказал жене. Она из-за угла достала кисайки, вытерла их подолом платья и подала их мне. Женщина сама не стала накладывать вермишель. Кисайки был с трещинами, для крепости закрученные тонкой проволокой. В эти пиалы наложили с верхом отварной вермишели, в придачу - ломтики хлеба с колбасой.
Да, нужно было видеть, как голодные дети, словно волчата, набросились на еду. Тонкими ручонками они стали заталкивать вермишель в рот, не прожёвывая куски пищи. Только слышно было их чмокание от удовольствия. Когда начали пить чай, я принялся расспрашивать:
- Как ты живёшь-можешь, Умербек?
- Ну да, живом пока ешо... Так, нишево шивом, трудно, конечно,  бывает. Мука нету, шай нету... Тогда баба плашет, кушать хошет... Тогда на коровник ходим, ношью немношко комбикорм карапшить будем. Потом варим и кушаем... Ничего, кушать, конечно, тоже можно. Нишего, кушать, конешно, можно... Если немношко акбидай или карабидай* будет или кукуруз немношко достанем, тогда хорошо, жермень крутим, мука будет... Тогда хорошо, лепошки кушаем...
- Вы что, комбикорм едите?..
- Конешно, кушаем... Вот когда комбикорм нету, тогда совсем плохо жить. Бала*, видишь, ешо совсем маленький, нишево не понимает, плачит, кирчит, кушать хошет... Ага, кушать давай... Ничего нету, что делать будешь?
Выслушав такой откровенный рассказ, мы оставили и последний мешок муки, не задумываясь о том, что нам есть завтра. Это была недопустимая нищета. Люди жили хуже, чем скотина. Это был тот придел, последней ступенью которого могла быть только смерть, что и случилось впоследствии.
Не зная как нас отблагодарить, слепой Умербек был уверен, что к нему нас направил сам милосердный Великий Аллах. Старик был нищим, но с такой высокой благородной душой и отзывчивым сердцем! Ему очень хотелось принять гостей по традиции предков. Ведь никто, кроме него, не впустил нас в дом обогреться – ни русские, ни немцы...
А нищий казах сразу отворил дверь, не спрашивая, чем мы его отблагодарим.

     Следующая наша встреча произошла знойным летом, ровно через два года. Верх взяло моё любопытство. Я свернул с дороги и въехал в аул под названием «Колхоз имени Кирова». Умербек сидел на глинобитной завалинке* возле своего дома, подставив своё лицо солнцу. Это жалкое зрелище нужно было видеть.
Услышав шаги, он повернул свою коротко стриженную голову, всматриваясь в незнакомца. При этом худое, загорелое, вместе с тем чёрное от грязи лицо, насторожилось. Заострённый подбородок вздёрнулся вверх. Но через несколько секунд, всё же припомнив меня, радостно произнёс:
- Ким бул?
- Салам алейкум, Умербек! – поприветствовал я его на казахский манер.
- Алейкум салам! – живо отозвался он и, приподнявшись, поправил свой латаный-перелатаный стёганый жупан, который был надет на голое тело. Измызганный халат доходил ему чуть ниже колен. Больше на нём ничего не было. Видневшиеся босые ноги и голени были тоже в грязи. Вероятно, за всё лето он ни разу не мылся.
- Ну, как ты живёшь, Омербек?
- А, это наш тамыр* из Актубе?! – узнал он меня по голосу, и живо продолжил:
- Шивом пока не ошень хорошо. Мой маржа* Агиба помрал, сделал весной. Он туберколос болет и помрал... Жалко, конечно... Неплохой был женшин...
- А где твои дети?
- Бала* тоше нету. Башкарма* отправил их в детдом. Он
сказал, что там им будет луше. Пусть бала там шивот, там
кушать даёт, сколько хошешь. Так сказал башкарма. Один теперь, конечно, плохо, как каскыр* в степи. Был жена, ешо жить мошно было, теперь, конешно... Жить теперь уже совсем не хочу... Скажи, тамыр, зачем мне такой жизнь? Зима придёт, наверно, помирать будем...

     О люди, о нравы, - подумал тогда я. Неужели колхоз не мог создать для этого несчастного одинокого старика элементарные человеческие условия? Он всё-таки – Человек, живое существо. Сколько ещё таких же страдальцев с доброй, широкой душой бродят по этой грешной земле? Какую лепту при этом они могут внести в наш цивилизованный, но жестокий мир?

     Мне пришлось ещё раз побывать в этом несчастном ауле спустя три года. Умербека уже не было, он ушёл с чистой совестью в мир иной. Видать, отмучился бедолага.

_________________

Кунак (у кавказских горцев) – друг, товарищ.
Казан (татарск.) - котёл, особо большой, вмазанный или закладенный котел.
Кизяк - высушенный в форме кирпичей навоз с примесью соломы, служащий топливом.
Акбидай – пшеница (пояснение автора).
Казан (тюрк.) - большой котел для приготовления пищи на много человек сразу.
Карабидай – рожь (пояснение автора).
Бала – ребёнок (пояснение автора).
Глинобитная завалинка - невысокая насыпь вдоль наружных стен избы, сделанная из смеси глины с рубленой соломой.
Тамыр – друг (пояснение автора).
Маржа – жена (пояснение автора). 
Бала – пацан (пояснение автора).
Башкарма – председатель (пояснение автора).
Каскыр – волк (пояснение автора).